15 января 2007 г.
Думаю, Вы со мной согласитесь, что Петербург — больше консервативный город. Жизнь в таком городе обязывает сначала ознакомиться с историей, изучить классические образцы, а потом уже оригинальничать.
Леонид Сендерский родился и вырос в Петербурге. Лет пять-шесть назад он появился на джазовой сцене. Тогда ему было восемнадцать, и он играл на саксофоне, а ещё писал музыку, которую в проекте Fresh выставлял на суд слушателей.
Fresh привлекал внимание. Чем? То ли свежестью, то ли оригинальностью, то ли органичностью? А скорее гармоничным сочетанием классики, индивидуального и современного.
— Лёня, как ты, питерский мальчик, в свои восемнадцать лет осмелился представлять собственную музыку?
— Это возраст. Кто-то в таком возрасте пишет стихи, я стал писать музыку. Музыка была моим самовыражением. Хотелось донести её до слушателей. К тому же я не люблю бросать что-либо на полпути, стараюсь всё делать максимально хорошо. Да, у меня бывало ощущение, что я иду каким-то другим путём. С одной стороны мне было тяжелее, но с другой — мне это льстило. Я не смотрел на музыку только как джазовый музыкант, я хотел быть шире. Я хотел быть просто музыкантом.
— А что для тебя музыка?
— Знаешь, когда я учился в Дании, то много думал (смеётся). У меня было много свободного времени и мало тех, с кем я мог говорить по-русски. По-английски я говорил, но недостаточно хорошо, поэтому больше думал и записывал себе какие-то выражения. Тогда я записал, что музыка — это голос моего сердца.
— О как!
— Да, звучит пафосно... (смущённо улыбается).
— Из первоначального состава Fresh остался только ты. Инструменты не поменялись, поменялись люди. Почему сегодня с тобой играют именно эти музыканты?
— До поездки в Данию я пробовал и часто прислушивался к мнению других, но вернувшись почувствовал, как во мне что-то оформилось. Мне захотелось другого звучания — более мягкого, пластичного, современного, поэтому появились Андрей Половко (саксофон), Саша Алексеев (клавишные), Саша Бесчастных (контрабас), Алексей Денисов (ударные).
Группа — это же как блюдо, а композитор — повар. Ты вроде бы представляешь, что хочешь приготовить, но ещё нужно правильно подобрать компоненты. И порой это гораздо важнее, чем технический уровень музыкантов. Эрик Трюффа — великолепный повар! Майлc Дэвис — просто гений! Он знал, кого и в какой момент брать, не боялся что-либо поменять, а ведь что-то поменять иногда означает поссориться с музыкантом.
Сейчас я слушаю музыканта и представляю то, как бы он звучал в моей группе. Конечно, работают такие моменты, что с кем-то мне проще договориться, и я знаю, что этот человек меня не подведёт. Ещё стараюсь сотрудничать с теми, с кем могу расти сам. По-моему, сегодня всё совпадает, и главное: я знаю, что ребятам нравится играть мою музыку.
— А Ольга? Необычно слышать в джазовом ансамбле академический вокал.
— С Олей меня познакомил Володя Черницын. Позже я услышал, как она поёт, и меня это вдохновило. Я написал музыку, мы записали диск. Вскоре я уехал в Данию, Оля туда приезжала — на гастроли. Мы встречались, наши отношения развивались — и развились до брака.
Оля учится в консерватории и занимается академическим вокалом. Она очень необычна для той среды, потому что наравне с классической музыкой хорошо знает джаз, в особенности вокальный. Также знает колоссальное количество саундтреков и т. д.
— Почему она у тебя мало поёт?
— Потому что Fresh — это не ансамбль Ольги и Леонида Сендерских. Оля — это краска. Да потом она не всегда может. В ближайшее время я в Олином концерте буду исполнять Рахманинова. Надо сказать, что меня сейчас раздирает между стилями и направлениями.
— Ну, ты же повар — тебе всё нужно попробовать.
— Да, но в то же время я не могу не играть джаз. Он держит меня в форме.
— Расскажи о том, как ты стал музыкантом.
— В четыре года меня отдали в музыкальную школу. Я учился на подготовительном отделении и был не особо сообразительным мальчиком: пел, интонировал, но не понимал, чего от меня хотят, с трудом запоминал названия, короче, был отстающим, и меня это раздражало. Помню, как бил молотком по фортепиано. После этого меня перестали водить в музыкальную школу и отдали в хор при синагоге. В хоре я пел хорошо, правда, не столько пел, сколько орал, зато орал лучше всех и был солистом. Мне это нравилось. Затем голос мутировал.
В хоре со мной пел мальчик. Сам он учился играть на скрипке, а его отец — И. Я. Свердлов — преподавал саксофон в той самой школе...
— ...где ты обижал пианино?
— Не-е, пианино я обижал дома, а в школу — да, ту самую, — папа похлопотал, и меня приняли. Я учился как «классический» саксофонист, проявлял успехи, а 1995-м году даже занял первое место в конкурсе молодых исполнителей на фестивале им. Е. А. Мравинского.
Позже Игорь Яковлевич отвёл меня к Геннадию Гольштейну, у которого я прозанимался год, а затем поступил в музыкальное училище им. Мусоргского. Поскольку до этого я был «классическим» саксофонистом, то по сути мне пришлось переучиваться.
Я играл в оркестре «Саксофоны Петербурга», конечно же, в джаз-клубе «Квадрат». В «Квадрате» я вырос как музыкант. Принимал участие в «Осеннем марафоне» у Давида Голощёкина. Как лауреат конкурса получил право выступать в Филармонии джазовой музыки — в составе группы Take Five играл джазовые стандарты. На третьем курсе организовал Fresh.
Кстати, известно, что Гольштейн — человек довольно строгих взглядов, и его авторитет пугает до сих пор, но Геннадий Львович на меня не давил, а скорее поддерживал мои творческие начинания. Он никогда не говорил: «Что это за ерунда!», мог сказать: «Мне это не нравится» или «Мне это нравится», но не говорил: «Не делай этого». Уже это было для меня поощрением.
— Мне нравится композиция Корни...
— Я тоже её люблю.
— Как она возникла?
— Я написал её в Дании. Корни очевидны. А связана она с состоянием некоторого одиночества, которое я там испытывал. Также связана с осознанием того, кто я. В Дании иногда я чувствовал себя больше евреем, чем русским. Повлияло и то, что мой педагог — Марк Бернштайн — много занимается современной джазово-еврейской музыкой. Впрочем, еврейскую традицию я впитывал с детства, и она проходит через всё мое творчество, хочу я этого или нет. Правда, и я стараюсь не терять этого ощущения, и именно музыка помогает мне его находить.
— Я так понимаю, что Дания стала для тебя неким рубежом.
— Дания стала моей армией. Кто-то уходил в армию, а я уехал в Данию.
— Ты получил стипендию на обучение.
— Да, я получил стипендию на годичное обучение в Западно-Ютландской Консерватории в Дании. Прослушивание проходило в JFC Jazz Club.
Тогда многие наши музыканты скептически относились к обучению в Дании, ведь единственным критерием была Америка. А что такое Дания? Что такое датский джаз? Но оказалось, что и в Дании есть немало хороших джазовых музыкантов, да и многие американцы живут там. К примеру, мой преподаватель — Марк Бернштайн — американец. Он учился в Беркли, теперь живёт в Дании, курирует джазовое отделение в консерватории по образу и подобию того же Беркли. Я рад, что учился в Европе. Мне кажется, что там в настоящее время больше интересного происходит.
— Ты ведь был и в Америке?
— Да, в 2004-м году по программе «Открытый мир». Во время этой поездки я познакомился с московским вибрафонистом Анатолием Текучёвым. Мы с ним довольно часто играем.
— Ты принимал участие в фестивале JazzQ 2006 в составе Mixture. С этими ребятами ты учился в консерватории?
— Да, мы вместе учились в консерватории, потом записали диск, и благодаря этой записи смогли принять участие в фестивале. Мне не хотелось бы терять этот проект. Я надеюсь, что в следующем году Mixture примет участие в Копенгагенскоим джазовом фестивале.
— В Дании ты подружился с пианистом Мортеном Пупером. Вы записали диск, и Мортен неоднократно приезжал сюда...
— Мортен стал моим другом. Для меня друзья те, кто понимают меня в музыке. Мортен Пупер — мой самый лучший друг. Может быть, словами нам и не всегда удаётся правильно объясниться друг с другом, зато в музыке мы достигаем космического понимания.
— Так получается, что на каждый период творчества у тебя есть музыкальная иллюстрация — диск. Я знаю, что готовится к выходу новая работа, которую я назвала бы так: «Fresh после Дании». Что там?
— В этот диск мы вложили многое — старались всё сделать по максимуму. В новом году диск появится в продаже, и Вы его услышите.